Деляга (СИ). Страница 9

Роту привели на окраину городка, где уже был вырыт окоп. Вове он сразу показался недопустимо мелким. Но его предложение "углУбить", поддержки у ротного не нашло. А в остальном все было, как по телевизору. Кроме танка. В полусотне метров на деревянных лыжах стоял фанерный макет, собранный на деревянном же каркасе. От макета к окопу тянулся длинный трос, прицепленный к полуторке, стоявшей за окопом. По команде, грузовик начинал движение, разгоняя прицепленный макет до вполне приличных двадцати километров в час. Макет перескакивал через окоп, и в него летела сначала бутылка с водой, а потом макет гранаты. После чего, "танк" дружно тащили назад, растягивая трос. Все ничего, но таскать макет упарились. Наконец, пришла и Вовина очередь.

— Лопухов, на исходную!

Вове вручили бутылку из прозрачного стекла, заткнутую деревянной пробкой и притертую куском газеты, а также макет гранаты, подозрительно напоминавший такие же, пылившиеся в каморке при спортзале Вовиной школы. Вова спрыгнул в окоп, присел. Взвыл мотор полуторки, трос натянулся, и сверху проскрипели деревянные лыжи. Вова высунулся, размахнулся, и бутылка глухо стукнулась о фанерный лист на корме "танка". Есть! А вот граната не долетела, буквально на какой-то метр. Тем не менее, "удовлетворительно" Вове поставили.

После обеда опять была строевая. На вопрос "зачем нам столько строевой?", младший сержант ответил коротко.

— План такой.

Если бы этот план доверили составлять Вове, он бы такой план написал! Такой план, ну просто…

— Лопухов, ножку тяни! Ножку! Высота подъема не меньше тридцати сантиметров!

Тьфу, ты, черт! Опять замечтался.

— Р-рота, левое плечо вперед! Ма-арш!

А куда деваться – армия, да еще и красная. Л-левой, л-левой, л-левой!

В этой жизни все когда-нибудь заканчивается, и хорошее, и плохое. Причем, иногда, когда плохой период заканчивается, ты понимаешь, что на самом деле это был хороший. Бывает и наоборот, но это крайне редко. Такие мысли пришли в голову красноармейцу Лопухову, когда подняли полк по тревоге, выдали сухой паек на три дня, привели на железнодорожную станцию и погрузили в эшелон. С одной стороны, жизнь изменилась к лучшему: никто не гоняет тебя в наряды, ни строевой, ни тактической, ни, даже, политической. Лежи себе на нарах, плюй в потолок. Все так, но от этого лежания лезли в голову нехорошие мысли. Эшелон-то шел на запад, к фронту.

А что ждет его на фронте? Смерть? Нет, это в его планы не входило. Плен? Уж лучше сразу сдохнуть! По крайней мере, мучаться долго не придется. Дезертировать? Вова огляделся вокруг. На ходу не сбежишь. Да и куда потом? Без денег, без документов, приткнуться некуда… Безнадега. Остается, как барану, таскать свой короб с дисками и надеяться. Неизвестно, правда, на что. Каков шанс пехотинца из сорок первого дожить до победы он, к сожалению, представлял.

— Чего смурной?

На нары к Лопухову подсел ветеран Финской.

— А чему радоваться? Не к теще на блины, на фронт едем.

— А по мне, так лучше на фронт, чем к теще, — рассмеялся красноармеец.

Только заметил Вова, что смех этот малость натянутый, мало кто мог веселиться от души в такой ситуации, хотя были и такие. А вообще, народ вел себя по разному: кто-то замыкался в себе, уползал в дальний угол, но в маленькой теплушке об уединении можно было не мечтать, другие, напротив, демонстрировали повышенную общительность, на люди лезли. Вова относился к первым.

— У меня ведь даже оружия нет, — пожаловался Лопухов.

— Не боись, живы будем, не помрем! И об оружии не горюй, легче топать будет. А после первого боя, этого добра на всех хватит, еще и останется!

Если последней фразой он хотел подбодрить Вову, то вышло, скорее, наоборот. Некоторые втихаря распатронили сухпай, хоть команды и не поступало. Вова не стал подчиняться собственному желудку и от этого действия воздержался – неизвестно, как оно будет дальше

Эшелон шел двое суток. Полз, летел, отстаивался на запасных путях, менял паровозы. Малоярославец, Калуга, в Сухиничах эшелон повернул на девяносто градусов и пополз на северо-восток. Десятка через три километров, полк выгрузили из эшелонов. Дальше шли пешком до самой ночи. Едва стих шум пылящей по проселку колонны, как до Вовиных ушей донесся странный низкий гул.

— Это что шумит? — поинтересовался он.

— Канонада, фронт рядом, — пояснили ему.

— А рядом, это сколько?

— Километров двадцать-тридцать.

На месте ночевки Вова заметил, как некоторые красноармейцы выбрасывают свои противогазы.

— А они все равно не секретные, — пояснил Федоров. — Вот за секретные могут взгреть, а за эти…

Подумав, Вова выбросил свой, все легче идти. Однако с утра его ожидал большой облом – в пустую противогазную сумку ему сыпанули пару сотен патронов, на глаз, без счета. Этот груз не добавил легкости шага, а низкий гул становился все ближе и ближе, Вове даже казалось, что он различает отдельные разрывы.

Около полудня полк остановился на привал. Наворачивая рыбную консерву с ржаным сухарем, Лопухов обратил внимание, как вдруг забегали командиры, наверное, случилось что-то. Появился лейтенант Хамин.

— Рота, стройсь!

Торопливо запихнув в рот остатки сухаря, Вова встал в строй.

— Напра-во! Шаго-ом марш!

Свернув с дороги, рота минут двадцать двигалась по редкому лесу, но вот лес сменился кустарником, за кустарником открылось поле, а за полем маячили крыши небольшой деревеньки.

— Вещмешки и скатки оставить на месте!

По команде ротного бойцы начали освобождаться от лишнего груза. Лопухов тоже облегченно избавился от натершей шею шинели и лямок своего сидора. Сумку с дисками и противогазную сумку с побрякивающими на каждом шагу патронами пришлось оставить.

— Вперед! В атаку! Ура-а-а!!!

В какую такую атаку? Вова еще ничего не успел понять, но первый номер уже подтолкнул его вперед.

— Пошли.

— А-а-а-а!

Это "а-а-а-а" давило на уши и мешало соображать. Поначалу они с Федоровым оказались посреди бегущих красноармейцев, но понемногу спины бегущих впереди начали исчезать и вот, впереди осталась только широченная спина первого номера. Когда они добежали до крайнего дома, Вовины легкие норовили выпрыгнуть из организма. Михал Михалыч плюхнулся на землю около угла дома, высунул за угол ствол пулемета и дал короткую очередь. Вова, привалившись к бревенчатой стене, пытался восстановить дыхание. Первый номер матюгнулся, и пулемет коротко громыхнул еще раз.

— Вставай, пошли.

Федоров пригнувшись, перебежал на другую сторону деревенской улицы. Вова едва поспевал за ним, и не думая пригибаться. Потом они перебрались через забор, пробирались по задворкам, ползли по каким-то грядкам. Вова отстал и потерял первого номера из виду. Немного полежал между грядками, отдохнул и смог найти Федорова по звуку. Тот как раз добивал первый диск.

— Ты где бродишь?

— Отстал я.

— Отстал… Диск давай.

Михал Михалыч сменил диск, но стрелять больше не стал.

— Ушли, гады.

— Кто ушел? — не понял Лопухов.

— Немцы. На, набивай.

Вова взял пустой диск и занялся привычным делом. Только сейчас до него дошло, что страшные немцы были очень близко, чего он абсолютно не ожидал, но почему-то ушли. Просто немцев в деревеньке было очень мало, и отразить атаку целой роты они никак не могли. Немного постреляв, немцы удрали, бросив посреди улицы неисправный мотоцикл с простреленным баком. Бак прострелили сами немцы, рассчитывая, что вытекающий бензин загорится. Но он не загорелся, и мотоцикл остался стоять посреди темного остро пахнущего пятна, впитавшегося в сухую землю бензина.

Подтянувшиеся красноармейцы уже обследовали трофей, но ничего интересного, кроме набора инструментов не обнаружили. То, что первоначально приняли за ведро с крышкой, оказалось немецким противогазом. И тут Вове приспичило. Он зашел в ближайший двор, пристроился к углу, расстегнул и… С воплем вылетел обратно.